Мария как «евангелистка»...

Апокрифическое «Евангелие от Марии» (Магдалины) трудно назвать нашумевшим. Не стало оно мировой сенсацией, как «евангелие от Фомы», или «Иуды». Кроме узкой группы специалистов, никто не обращал на него серьезного внимания, а жаль – из всех гностических текстов, найденных в Наг-Хаммади, этот, пожалуй – один из самых интересных. Дэна Брауна трудно назвать серьезным исследователем, но использовав «евангелие» в своих интересах – для подтверждения своей идеи фикс, он волей-неволей возбудил к нему интерес.

В «Евангелии от Марии» действительно есть такой вот упрек Левия: «Петр, ты вечно гневаешься. Теперь я вижу тебя состязающимся с женщиной как противники. Но если Спаситель счел ее достойной, кто же ты, чтобы отвергнуть ее? Разумеется, Спаситель знал ее очень хорошо. Вот почему он любил ее больше нас. Лучше устыдимся!» (18). Однако из этого совершенно не следует то, что Спаситель предпочел Марию другим апостолам как фундамент Своей Церкви и основу истинного учения, просто Он доверил ей некую тайну, о которой не сказал другим апостолам. И эта тайна – совсем не тайна Его с ней интимных отношений (в гностицизме об этом не может быть и речи, поскольку Христос здесь – существо духовное с только призрачным телом). Также Мария выступает в своем «евангелии» как воистину духовная, а не плотская ученица. Она повествует апостолам, полученное ею в мистическом видении, учение о восхождении души, а точнее – о прохождении ее сквозь враждебные сферы, контролируемые архонтами – тема общая для многих гностических сект, и не только христианских. Ей не верит не только Петр, в словах которого слышны нотки зависти: «Разве говорил он с женщиной втайне от нас, неоткрыто? Должны мы обратиться и все слушать ее? Предпочел он ее более нас?» (17), но и Андрей, подозрения которого касаются более содержания повествования, чем самого его факта: «Что касается меня, я не верю, что Спаситель это сказал. Ведь эти учения суть иные мысли» (17).

В «евангелии» отсутствует несколько страниц – в том числе шесть первых, что намного усложняет его понимание. Сохранившийся текст начинается с речи Спасителя произнесенной, скорее всего перед вознесением, в которой находим места параллельные с каноническими Евангелиями, такие как: «Тот, кто имеет уши слышать, да слышит!» или «Мир вам! Мой мир, приобретите его себе! Берегитесь, как бы кто-нибудь не ввел вас в заблуждение, говоря: "Вот, сюда!" или "Вот, туда!"» (8). Вся же речь проникнута гностической идеей «о вреде материи», которая «породила страсть, не имеющую подобия, которая произошла от чрезмерности. Тогда возникает смятение во всем теле» (8).

Особое внимание, как мне кажется, следует обратить на концепцию «греха мира». Спаситель, отвечая на вопрос Петра, говорит: «Нет греха, но вы те, кто делает грех, когда вы делаете вещи, подобные природе разврата, которую называют "грех"» (7). Этот грех является также причиной страданий: «Вот почему вы болеете и умираете, ибо вы [любите] то, что [вас] обманывает» (7-8). В этих словах, как мне кажется, прослеживается концепция зла как отсутствие добра (privatio boni). «Грех» т.е. зло – не существует как нечто онтологическое, но является следствием человеческого выбора – худшего выбора между духом и материей. В заключение своей речи Спаситель говорит: «Сын человека внутри вас. Следуйте за ним! Те, кто ищет его, найдут его. Ступайте же и проповедуйте евангелие царствия. Не ставьте предела, кроме того, что я утвердил вам, и не давайте закона как законодатель, дабы вы не были схвачены им» (8-9).

Далее учительская эстафета переходит к Марии, которая, по просьбе того же Петра рассказывает о своем мистическом разговоре с Христом. Здесь следует обратить внимание на роль «ума» - тоже гностическая идея, направленная не на веру, а на познание. Спаситель говорит: «Ибо где ум, там сокровище» (10), а на вопрос Марии: «тот, кто созерцает видение, - он созерцает душой [или] духом?», Спаситель отвечает: «Он не созерцает душой и не духом, но умом, который между двумя...» (10). Далее, опять отсутствуют несколько страниц (11-14), после чего Мария излагает свое учение о «восхождении души», о котором я уже вспоминал выше. Это учение завершается воистину оптимистическим восклицанием души: «Что хватает меня, убито; что опутывает меня, уничтожено; вожделение мое пришло к концу, и незнание умерло. В [мире] я была разрешена от мира (или: миром) и в отпечатке отпечатком свыше. Узы забвения временны. Отныне я достигну покоя времени, вечности, в молчании» (16-17).

Что ж, я говорю: «Аллилуйя»!

Скажите: «Аминь»?