Новый Адам

(о сакральной эротике 6)

Любое искусство невозможно без тесного взаимодействия двух сторон: художника, который творит и зрителя, который воспринимает. Художники, создающие сакральные произведения должны быть в этом вопросе особенно щепетильны, зная, что их зритель – весьма специфичен. Они не могут позволить себе творить «для себя», ожидая, что может быть когда-нибудь, появиться зритель, который поймет и оценит их творение. Зритель же может либо принять, либо отвергнуть это творение. И зритель эпохи ренессанса находил сакральные творения с эротическими элементами вполне приемлемыми для глаз верующего человека. Более того - он жаждал узреть сакральную наготу (спрос рождал предложение), и мастера, преодолевая свой набожный страх – всеми способами старались утолить эту жажду. О чем это свидетельствует? Об абсолютной распущенности нравов того времени, или об эмоциональной и духовной зрелости?  

Эксперименты с торсом Себастьяна, прелестями Магдалины, а тем более - грудью Богородицы, бесспорно, требовали от художников немалой отваги. Но кто бы отважился изобразить обнаженным самого Христа?

На такой шаг мог решиться только гениальный Микеланджело - в те годы еще совсем молодой начинающий, но многообещающий скульптор. Смелость художника достойна восхищения, но думаю, что не меньшего восхищения заслуживают также настоятели церкви Санта Мария дель Санто Спирито во Флоренции, которые не побоялись поместить это распятие в своем храме, таким образом, превратив это произведение искусства в предмет культа.

Прежде всего, это распятие достоверно с исторической точки зрения. Римляне распинали людей голыми – это факт, и Иисус не был исключением. Это подтверждает и Евангелие: «Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять» (Мк 15:24).

Конечно, будучи, прежде всего религиозным символом, распятие не обязательно должно быть исторически правдивым, оно должно быть символическим – носителем определенной религиозной истины.

На распятиях романского стиля, например, видим Иисуса, облаченного в священнические ризы. Символика образа понятна – жертва Иисуса это Святая Месса, которую Он служит на кресте.

Готические распятия оставляют на Иисусе только набедренную повязку, но не столько из-за стремления к исторической достоверности, сколько из желания в полноте раскрыть тайну крестных страданий Спасителя – нагота, как уже ранее говорил, намного лучше отображает телесные муки. Впалый живот, кожа, натянутая на ребра – этот образ словно является иллюстрацией к пророческим гимнам Ветхого Завета, воспевающим страдания Мессии: «псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» (Псалом 22:16-18).

Но распятие Микеланджело тоже не лишено символизма. Христос – это новый Адам, и говорит нам об этом не только Его нагота, которая также невинна, как и перед грехопадением, но и спокойствие, с которым Он переносит крестные муки. Смирение, с которым Он принимает волю Отца, является ответом на бунт против божьей воли Адама.

Какие мысли могут родиться в сердце набожного христианина, молящегося перед таким распятием? Видит ли он в этом образе свое отражение – образ и подобие Творца? Себя перед Богом – в истине своей человеческой природы, без масок, которые мы всю жизнь надеваем на себя, чтоб играть в жизни определенную роль? Видит ли он в себе Адама, но не того – после грехопадения, который стыдливо прячется за деревьями, а Адама искупленного, который снова, без страха и стеснения может открыть себя своему Творцу?

P.S. Сакральное искусство на Западе, отличается от восточного не только разнообразием стилей и отсутствием нерушимых канонов. Западная «икона» не предназначена ни для поклонения, ни для почитания, как уже ранее говорилось. Однако, как бы там ни было, это все-таки не просто храмовая «декорация». Образ, так или иначе, должен быть созерцаем. Biblia pauperum так же предназначена для чтения – для передачи записанной в ней истины веры. Сакральная эротика, кроме богатой символики, несет в себе (как и распятие Микеланджело) также правдивость. Обнаженный человек – истинен, он такой, каким сотворил его Бог. Научимся ли мы когда-нибудь правильно воспринимать, не опошлять и по достоинству ценить эту истину?

Время Ренессанса было не только расцветом сакральной эротики, но и ее завершением. В позднейших эпохах и стилях эротика и сакральное искусство расходятся разными дорогами, пока вообще не оказываются на противоположных полюсах. Вынесла ли христианская ментальность какой-либо урок из этого исторического эксперимента? Думаю, что нет. Пресловутая стыдливость – последствие первородного греха – взяла верх. Впрочем, этого следовало ожидать…

В позднейшие времена блюстители нравственности пробовали даже исправлять эти «бесстыдные ошибки» Ренессанса. Об этом свидетельствуют их «творения» – фрагменты храмовой росписи, а точнее – дорисованные элементы одежды, явно не принадлежащие кисти великих мастеров прошлого. Но памятники той эпохи, к счастью, не были полностью уничтожены. Современные ценители искусства, восхищаясь смелостью художников, которые, по их словам, своим творчеством восставали против закостенелых религиозных догм, придумывают истории о том, как служители Церкви – эти фанатичные, сексуально озабоченные мракобесы – всяческими способами препятствовали их деятельности. И христиане, к сожалению, подтверждают эту «истину» каждый раз, когда стыдливо отводят взгляд, случайно упавший на пикантное изображение, уверяя самих себя в том, что восхищаться красотою обнаженного человеческого тела – грешно и порочно.